Роберт Капа, человек из легенды

В США существует несколько ежегодных премий, которые присуждаются журналистам за лучшие произведения. Получить такую премию – значит прославиться на всю страну, стать популярным среди коллег и желанным в любой редакции. Это не только слава, но и гарантия постоянной, интересной, хорошо оплачиваемой работы. Среди наград есть одна особенно престижная – премия имени Роберта Капа, она присваивается за лучший военный фоторепортаж года. Ее обладателей не так много, потому что иногда она присваивается посмертно. Такова уж специфика профессии военного репортера.

Кто же такой Роберт Капа? Об этой легендарной личности слышали, наверное, все фотожурналисты мира, а между тем человека с таким именем в действительности не существовало. Псевдоним этот придумал себе венгерский эмигрант, подлинное имя которого – Андре Фридман – всегда мало что кому говорило, разве только его друзьям: Эрнесту Хемингуэю, Пабло Пикассо, Ирвину Шоу, Джону Стейнбеку, Анри Картье-Брессону... Чем же прославился сын владельца небольшой будапештской швейной мастерской и откуда у него взялись такие знаменитые знакомые?

Есть люди, которым волею судеб (а точнее, своей волей) удавалось попадать в самые ключевые моменты истории, когда они становились свидетелями, а часто и участниками самых невероятных событий. Именно таким человеком оказался этот молодой венгр. Он родился в 1913 году в самом центре Европы, находящейся на грани войны и больших перемен, которые вскоре потрясут ее. Первая мировая война, распад Австро-Венгрии, возникновение новых государств – все это будоражило население небольших стран, жаждущих самостоятельности. Усиливался интерес к политике, заметно ощущалось "полевение" всех слоев общества. Молодого Фридмана рано начали интересовать вопросы политики и социальной справедливости. Но диктатура Хорти резко ограничивала возможности тех, кому были небезразличны вопросы переустройства мира.

Фридман уезжает в Берлин, где в 1931 году начинает изучать социологию и журналистику. Но денег на учебу не хватает, и он вынужден работать. Молодой венгр поступает в фотолабораторию одной крупной фирмы, объединяющей несколько иллюстрированных журналов. Однажды возникает необходимость отснять в Дании несколько политических митингов, но все штатные репортеры оказываются занятыми. И тогда Андре предлагает свои услуги. Снимки, сделанные им в Копенгагене, понравились в редакции и были опубликованы. Этот случайный эпизод определяет его дальнейшую жизнь – он становится фоторепортером. В Берлине начала 30-х годов много работы для журналистов – назревают крупные перемены. Но в 1933 году, после прихода к власти нацистов, молодой фотограф, как и многие другие представители прогрессивной прессы, вынужден эмигрировать во Францию. Там пишутся первые страницы легенды. В Париже бурлит политическая жизнь, Фридман постоянно присутствует на собраниях, митингах Народного Фронта, снимает все важнейшие события, находится в самой гуще происходящего. Но слишком велика конкуренция, и Андре Фридман с молодой женой, тоже журналисткой, Гердой Таро, едва сводят концы с концами. Они решаются на авантюрный шаг: создают "агентство" под руководством некоего, существующего лишь в их воображении, богатого и удачливого американского репортера Роберта Капа.

Вначале им пришлось немало потрудиться, чтобы создать ореол вокруг вымышленного ими фоторепортера экстракласса. В небольших парижских барах, где собирались журналисты, были распущены слухи о невероятной оперативности, ловкости и удачливости заокеанского "аса репортажа". В их рассказах он рисовался буквально всемогущим. Не было якобы в мире такого события, на котором бы он не побывал, и всегда – раньше всех. По их мысли, его "состояние, опыт и известность" должны были оплачиваться соответствующими гонорарами.

В этом "агентстве" Герда Таро играла роль торгового агента и секретаря, Андре – лаборанта и конечно же... фотографа, но так, чтобы этого никто не знал. Миф постепенно обретал плоть и кровь. В журналах под репортажами из Франции начала появляться незнакомая короткая фамилия. Снимки действительно привлекали внимание своей оперативностью и острой социальной направленностью. Миф, удивительная настойчивость и трудолюбие делали свое дело. О новом агентстве заговорили. Герда и Андре уже успели съездить в Америку, где Капа фигурировал как богатый, талантливый, но уже... французский фотограф.

Но рано или поздно все тайное становится явным. В 1935 году на одном из заседаний Лиги Наций в Женеве недавно низложенный эфиопский негус Хайле Селассие выступил с речью. Событие это по-разному восприняли собравшиеся в зале. Итальянские журналисты устроили обструкцию оратору. Поднялся невероятный шум, завязалась потасовка. Капа, понимая уникальность момента, бросился в самую гущу, где практически "в лоб" сделал один за другим несколько удачных снимков. В пылу происходящего он не заметил, что рядом с ним оказался еще один репортер. Им был известный и преуспевающий издатель нескольких иллюстрированных журналов и газет Люсьен Фогель, который прекрасно знал в лицо венгерского эмигранта. В этот день миф о Капа был разоблачен. Фогель не стал афишировать эту новость, но гонорары уменьшил, хотя и отметил для себя профессиональные качества молодого репортера. И когда в Испании началась гражданская война, предприимчивый издатель нанял специальный самолет и из множества других фотографов выбрал Роберта Капа с его молодой женой.

Шел 1936 год. На фронтах решалась судьба молодой республики. Отряды патриотов отчаянно боролись против превосходящих сил фашистов. Капа в одном из сражений делает свою самую знаменитую фотографию. Высунувшись из окопа, он снимает атаку республиканцев. Сильный пулеметный огонь противника мешает ему, он вынужден присесть. И в этот момент один из атакующих, раскинув руки, медленно оседает рядом с ним, не успев перепрыгнуть окоп. Репортер автоматически нажимает спуск камеры. Эту непроявленную пленку он отправляет в Париж. Одна из фотографий на этой пленке становится самой известной военной фотографией в мире.

На снимке – боец в республиканской форме сражен фашистской пулей – тело, опрокинутое в момент прыжка, прерванного выстрелом, с откинутой в сторону внезапно обессиленной рукой, выпустившей винтовку, падающую на иссушенную зноем многострадальную испанскую землю. "Сраженный республиканец" – под таким названием она известна сегодня в мире. Именно эта фотография превращает ее автора в "знаменитого фотографа Роберта Капа". Снимку этому суждена долгая, долгая жизнь.

Здесь, в Испании, собрались тогда лучшие журналисты, писатели, кинематографисты из разных стран мира. Эрнест Хемингуэй, Михаил Кольцов, Йорес Ивенс, Роман Кармен, Анри Картье-Брессон, Дэвид Сеймур, десятки других представителей творческой интеллигенции, которым был ненавистен фашизм. Снимки Роберта Капа, сделанные в Испании, были пламенным призывом к борьбе и одновременно рассказом о ее трудностях, о горестях и потерях, о слезах и невзгодах простых людей. Его фотографии предельно искренни и правдивы. Может быть, еще и потому, что здесь, в Испании, его подстерегает невосполнимая утрата – погибает жена. Вместе с Робертом Капа скорбят и его коллеги. Весть об этом доходит и до советского читателя. В сентябрьском номере журнала "Советское фото" за 1937 год можно найти небольшую заметку, озаглавленную: "Трагическая гибель Герды Таро". В ней говорится: "Как сообщает корреспондент "Известий" Жак Садуль, в Брунете (Испания) погибла фоторепортер "Се Суар" Таро. Покинув Брунете вместе с республиканскими войсками, она затем вернулась туда обратно. Таро остановила около сотни отступавших республиканских бойцов и уговорила их снова занять окопы. В течение часа они оказывали мятежникам сопротивление, несмотря на ожесточенный обстрел. Когда республиканцы получили приказ оставить эту позицию, Таро направилась к автомобилю специального корреспондента "Редерейтед-Пресс" и встала на его подножку. В этот момент республиканский танк, направлявшийся со всей скоростью на фронт, опрокинул машину. Таро была тяжело ранена. Она была доставлена в госпиталь, где вскоре скончалась".

За подписью корреспондентов агентств Юнайтед Пресс, Рейтер, Эспань и Гавас, газет "Дейли уоркер", "Правда", "Юманите", "Нью-Йорк тайме" и "Насион" опубликовано следующее заявление по поводу смерти фоторепортера "Се Суар" Герды Таро: "С огромным прискорбием узнали о смерти Герды Таро на мадридском фронте во время исполнения профессиональных обязанностей. Мы хотим выразить наше восхищение преданностью, с которой она относилась к своей работе. Выражаем искреннее соболезнование ее коллегам и друзьям". Михаил Кольцов о ней написал: "Я знал маленькую Герду с первых же дней гражданской войны. Эта женщина – почти ребенок – прибыла из больших европейских столиц на поля Талаверы, наблюдая своими полными человечности глазами новые формы народной борьбы. Десять месяцев войны сделали ее бойцом

Из Испании Капа возвратился резко повзрослевшим, четко сформировавшим свое отношение к насилию. Он воочию увидел, что любая из войн несет неисчислимые горести простым людям. Он понял, что суть сражений – это не живописные баталии, а боль, кровь и пот сотен тысяч людей. И в его снимках доминировала эта бытовая сторона. Страдания людей для него всегда были важнее залпов орудий. Несмотря на тяжелую личную утрату, он оставался в Испании до самого конца войны. Его последние снимки показывают уход колонн беженцев во Францию. Вместе с последними из них ушел из Испании и Капа. Фотографии, сделанные там, принесли ему всемирный успех. На их основе он сделал книгу, в которой звучали трагические ноты – тема смерти, человеческого несчастья. Эту книгу он посвятил своей жене. Критики считают, что в чем-то она напоминает роман Хемингуэя "По ком звонит колокол". Может быть. Ведь они были друзьями, сражались бок о бок и на многое смотрели одинаковыми глазами. Сам Капа говорил о своих работах так: "Мои снимки созданы в моей душе, фотоаппарат только вывел их наружу".

В 1938 году, когда разгорелась китайско-японская война, несколько крупных изданий командируют его в Китай. Там, на другом конце земли, он убеждается, что у войны везде одинаковое лицо. В репортажах с Востока он опять сосредоточивает свое внимание на бытовых подробностях, показывая человеческие страдания: женщина плачет у развалин дома, китаец с миской в руках пытается затушить свое жилище, превращенное в развалины, а за ними дымящиеся останки того, что недавно еще было городом. "Война – величайшее несчастье" – вот мысль, которая звучит во всех его произведениях.

В 1940 году, после оккупации Франции, Капа перебирается в США, где он получает приглашение английского иллюстрированного журнала "Кольерс", предлагающего освещать события второй мировой войны. Капа соглашается и возвращается в Европу. На годы войны Англия становится местом его пристанища, откуда он выезжает во все горячие точки. Первой его командировкой была поездка в Тунис, а затем репортерская судьба бросала его из одной точки Европы в другую. В Лондоне он познал ужасы немецких бомбежек, снимал разрушения, причиненные авиабомбами.

Вместе с десантом американских войск он высадился в Сицилии, причем попал туда буквально с неба – на парашюте, хотя до этого никогда с ним не прыгал. Но, пожалуй, самой знаменитой и впечатляющей съемкой времен второй мировой войны было освещение им высадки войск союзников в Нормандии. 6 июня 1944 года с одним из десантных отрядов он выбросился в воду и под сильным огнем снял первые колонны прибывающих солдат. Капа успел отснять три пленки и отправил их в редакцию, где с нетерпением ждали этот материал. Ажиотаж в редакции в ожидании сенсационных снимков был столь велик, что волнение передалось всем, в том числе и лаборанту, проявлявшему пленки. А как известно, волнение не лучший помощник в работе. Лаборант по ошибке неточно поставил часы, и в результате все пленки, которых так ждали, были сильно перепроявлены. Из снятых в тяжелейших условиях ста с небольшим кадров спасти удалось только восемь. Но эти восемь нерезких, полных драматизма фотографий, на которых запечатлены бредущие по грудь в воде и стреляющие солдаты войск союзников, обошли иллюстрированную прессу мира, стали документом истории.

Они разительно отличались от обычной "продукции" фоторепортеров тех лет, снимавших, как правило, крупными камерами типа "Спидграфик" на пленку большого формата. Журналы требовали высококачественного изображения, на негативе должно было быть все идеально четко. Эти же снимки были нерезкими, с огромным зерном. Но эта антифотографичность была потрясающе убедительна. Глядя на них, зритель как бы ощущал холод воды, тяжесть намокшей амуниции, свист пуль над головой и близкие разрывы снарядов.

Позднее, уже после войны, Капа напишет книгу, которую назовет "Немного не в фокусе", где расскажет о наиболее интересных и трудных съемках. В названии книги он отразит суть военной фотографии: она не может быть технически идеальной – ведь это война. "Если твои снимки абсолютно резки, – напишет он, – значит, ты был недостаточно близко". Эту фразу потом фоторепортеры будут передавать из уст в уста. Но смысл этого высказывания значительно глубже, и именно то, скрытое, значение было более важным.

Быть близким – значило для него понять суть вещей и явлений, приблизиться в своем изображении к смыслу изображаемого, рассказать о том, как ты почувствовал происходящее. В своих лучших работах ему это удавалось сделать с потрясающей убедительностью. Техническое несовершенство его военных снимков поражает предельной достоверностью. Это высшая степень совершенства, достигаемая художником.

Некоторые недоброжелательные критики пытались принизить художественную ценность его работ, говоря, что их достоинства в основном определяются необычностью ситуации, в которую доводилось попадать автору. Но это не так – там были и другие репортеры, но сохранились, остались в памяти людей именно его снимки.

Ведь в конечном счете всегда ценность произведения предопределена личностью творца. В фотографии – теми, кто смотрит через объектив. Его снимки – это глубоко честные произведения, свидетельствующие о высоких моральных качествах автора. Это взгляд на события не любопытного туриста, не прячущегося в тылу информатора, а свидетельство очевидца, находящегося на передовой, рядом с простыми солдатами, порой на волосок от гибели. Именно поэтому эти фотографии полны той предельной точности передачи ситуации, пронизаны настроением сражений, гнетущей атмосферой нелепости и безысходности войны.

В конце войны он снимает последние бои за Париж, освобождение Парижа. Здесь, во Франции, он делает свои, ставшие классическими, снимки "Коллаборационистка", "Пленение немецкого генерала" и "Смерть парашютиста". Заполненная сотнями людей улочка провинциального городка, на которой впервые за много лет вывешены национальные трехцветные флаги. В центре толпы – сопровождаемая полицейским наголо обритая женщина в белом халате с младенцем на руках, а вокруг десятки людей, смотрящих на нее. Как тяжелы ей эти взгляды – ненавидящие, издевающиеся, злорадные! В этой толпе сегодня ей нет сочувствия. "За все надо платить!" Чем-то похож на нее такой же бритоголовый немецкий генерал, стоящий в окружении американских пехотинцев. Помятый мундир, опущенные вниз глаза, презрительно оттопыренные губы, небрежно открытые клапаны нагрудных карманов, из которых, по-видимому, только что вытащены документы... Где оно, прежнее величие?

И наконец, полный трагизма символ войны – оставшийся на пустынном поле мертвый десантник, над которым, словно траурный флаг, висит зацепившийся за провода парашют. В этих снимках – судьбы разных людей, в чьи жизни война внесла свои, порой роковые, коррективы.

В 1945 году ему исполнилось 32 года. Почти треть своей жизни он был занят тем, что снимал войну. За эти годы он стал знаменитым репортером и популярной личностью среди журналистской братии. Он удостаивается чести быть принятым самим Рузвельтом. Американский президент после беседы с ним спрашивает, что бы он мог сделать для известного фотографа. Капа отвечает:

– Дайте мне паспорт.

Человек, исколесивший полмира, чьи снимки печатала пресса многих стран, наконец-то получает подтвержденные документом имя и гражданство.

После войны, когда в его деятельности фронтового репортера наступает долгожданный перерыв, он вместе со своими друзьями Анри Картье-Брессоном и Дэвидом Сеймуром организует фотоагентство "Магнум", которое должно заняться распространением их фотографий. А спустя несколько дней они уже разъехались в свои первые командировки в разные страны света, где еще раздавались выстрелы. Их девизом стало: "Долой войну!", а смыслом деятельности – запечатлеть суровую правду о человеческой жизни.

Самый деятельный и предприимчивый из этой четверки – Капа – становится директором "Магнума". Но этот громкий титул был не более чем названием. Он много работает, снимает, занимается финансовыми и организационными вопросами своего детища, которое на первых порах не очень-то процветает. Это потом, с годами, когда имена основоположников "Магнума" обросли легендами, а его фонды наполнились уникальными фотодокументами, напечатать которые стараются все журналы мира, агентство стало преуспевающей организацией. А тогда, в конце 40-х, репортеры работали не покладая рук. Анри Картье-Брессон рассказывал о первых днях агентства:

– "Магнум" возник благодаря гениальной изобретательности Боба (так он называл Роберта Капа). Вначале, чтобы заплатить секретаршам, он играл на скачках. Когда я, вернувшись с Востока, пришел к нему за полагающимся мне гонораром, он мне сказал: "Возьми-ка ты лучше аппарат и принимайся за работу. Твои деньги я вынужден был использовать, потому что нам грозило банкротство". Меня это, конечно, расстроило и рассердило, но делать было нечего: он был прав. Он подсказал мне мест десять, куда можно было поехать. Пять-шесть из них не стоило доброго слова, два были отличными, а одно – потрясающим.

И сегодня то, что было снято этими людьми, приносит огромные доходы "Магнуму", давно перебравшемуся из скромного здания на одной из тихих улочек Парижа в центр Нью-Йорка. Дело, начатое этими энтузиастами, живет, хотя их самих, кроме Брессона, давно уже нет в живых...

Капа в эти годы, как и его коллеги, много ездит, снимает. В 1947 году вместе с молодым писателем Джоном Стейнбеком он отправляется в Советский Союз. Результатом поездки становится книга "Русский дневник". Некоторые из снимков, сделанные им в России, войдут потом в знаменитую выставку Э. Стейхена "Род человеческий", которую увидят миллионы людей в разных странах мира. Глядя на эти фотографии, многие будут открывать для себя Россию простых людей, восстанавливающих разрушенную войной Родину, страну бескрайних просторов и сложных проблем, устремленную к миру. В 1948 году Капа вновь отправляется в горячую точку планеты, на этот раз в Израиль. Он не любил войн, ведь каждая из них была все страшнее и страшнее.

– Война, – говорил Капа, – похожа на стареющую актрису. С каждым годом она становится все более опасной и менее фотогеничной.

Но стоило разгореться вооруженному конфликту, и он помчался туда. Марта Хеллкорн, американская журналистка, вспоминала потом: "Мы никогда не договаривались с Бобом о следующей встрече. Я знала, что для этого мне нужно было лишь прилететь в очередную "горячую" точку. Он наверняка был уже там".

И, как всегда, его снимки оттуда – это прежде всего описание реальной жизни людей, а не фиксация военного инцидента. В США, на его новой родине, во времена маккартизма эти снимки, так же как поездка в СССР и участие в гражданской войне в Испании, станут причиной гонения на него. Но все это будет позже, а пока Капа по-прежнему бродит по миру, стремясь рассказать в снимках о том, как живут люди Земли. Он снимает и своих друзей, которых было так много, – писателей, художников, деятелей культуры: Пикассо, Эрнеста Хемингуэя, Матисса, Ирвина Шоу.

– Всю свою жизнь я мечтал стать безработным: ведь моя профессия – военный фоторепортер, – шутил Капа. – Кажется, моя мечта сбывается...

В 1954 году журнал "Лайф" заказывает ему серию репортажей из Индокитая, где в это время идет война. Он вновь, в который раз, становится военным репортером. И вновь его больше волнует жизнь в стране, охваченной войной. Свой последний репортаж он назвал "Горький рис". В снимках из борющегося Вьетнама он показывает мирно работающих людей на фоне военных действий: крестьянин, идущий по колено в воде за плугом, который тянет буйвол, а за ним на шоссе бесконечная вереница военной техники.

Босой земледелец, допотопное орудие – это символы жизни, символы вечности и идущие в противоположном направлении джипы, тягачи, прицепы. Сколько сделано человеком с целью уничтожения себе подобных? И все это бессильно прервать вечное стремление – пахать, сеять, растить детей... Этими снимками Капа вновь противопоставляет вечную силу жизни бездушной машине уничтожения.

Это были его последние снимки. 24 мая 1954 года, выйдя из машины, он пошел по полю, и вдруг раздался взрыв. Его коллега, репортер Джон Мэклин, рассказывал:

– Я остался в машине, а он пошел посмотреть на шоссе через заросли бамбука – он заканчивал свой очередной репортаж. По звуку я понял, что взорвалась противопехотная мина. Я выскочил из машины – по полю бежал вьетнамский лейтенант, сопровождавший нас в поездке в Намдинь. Подбежав к машине, он, задыхаясь, проговорил: "Фотограф мертв". Его хоронили с почестями, полагающимися бригадному генералу. Тогда никому и в голову не могло прийти, что Роберт Капа будет первым из нескольких десятков фоторепортеров, которые потом погибнут на этой земле, когда США – страна, гражданином которой он умер, развяжет здесь грязную войну. А некоторые из его коллег, погибших во Вьетнаме, будут награждены премией, носящей его имя.

Весть о его смерти мгновенно распространилась по свету. Его брат, тоже фоторепортер, вспоминал:

"Двадцать пятого мая 1954 года я находился в северной части штата Нью-Йорк, где работал над фоторепортажем для журнала "Лайф". В этот день я был приглашен на обед к друзьям. Мы собрались садиться за стол, как зазвонил телефон. Спрашивали меня, на другом конце провода был редактор фотоотдела журнала "Лайф". Я сразу почувствовал, что он очень расстроен. Он сказал мне, что погиб мой брат.

Совершенно ошеломленный, я попросил хозяев включить телевизор, чтобы посмотреть последние новости. Последовало первое сообщение о смерти брата: "Погиб легендарный военный фотокорреспондент Роберт Капа", и на экране появилась его фотография. Тут только до меня дошла вся страшная реальность случившегося".

Эрнест Хемингуэй телеграфировал из Мадрида, где тогда находился: "Он был отличным товарищем и отважным, великим фотографом. Для всех, кто знал его, непонятно, как так случилось, что случай одолел его. Он был всегда таким живым, что я никак не могу привыкнуть к мысли о его смерти".

Джон Стейнбек в некрологе о нем написал:

"Мне кажется, что Роберт Капа доказал, что в руках художника фотоаппарат перестает быть механическим средством для запечатления действительности. Так же, как и перо в руках писателя, камера становится инструментом для выражения и фиксации эмоций. Его творчество есть отражение работы большого и щедрого сердца. Сделанное им трудно превзойти...

Он был разным: ужасно радовался своей работе и выглядел спокойным, даже равнодушным, хотя никогда таким не был. Он умел снимать веселые и грустные события, но главное – он умел передать свои мысли, придать им визуальное воплощение. Так он создавал новый мир – мир своих ощущений".

На следующий день сообщили о смерти его друга и коллеги – Вернера Бишофа, находившегося в командировке в Южной Америке. Телеграмма о смерти Вернера, посланная в Индокитай, так и не была доставлена адресату. Они погибли в один и тот же день в разных концах света.

Капа – автор нескольких книг, изданных в разные годы. Наиболее интересная из них, пожалуй, "Образы войны". Это почти сто фотографий, сделанных им в разных странах во время войн, на которых ему довелось побывать. Снимки эти сопровождены комментариями автора. Это его размышления о запечатленном, о времени, о людях, о жизни. Вот некоторые из них. Под снимком бойца интербригады, погибшего в последние дни испанской войны, которого он снял из глубины комнаты спустя несколько секунд после того, как в него попала вражеская пуля, он – свидетель гибели безвестного героя – напишет:

"...Его распростертое тело обвисло, раскинулось и упало на пороге комнаты. Лицо осталось неизменным, за исключением небольшого отверстия между глаз. Под его головой разлилась лужа крови.

В последний день умирают лучшие. А оставшиеся в живых должны это крепко запомнить".

Ему пришлось видеть бесконечно много смертей, начиная со смерти своей жены. И каждая отзывалась болью в его сердце, ибо к этому нельзя привыкнуть. И эта боль читается во всех его снимках. Но особенно ужасна она, когда погибают дети. Вот что он напишет под снимком, сделанным в конце войны в Неаполе:

"Узкая улица, ведущая к моей гостинице, долгое время была блокирована рядами людей, стоявших в молчании перед входом в школу. Это не была очередь за продуктами, так как люди в руках держали только шапки. Я зашел в школу, где стоял приторный запах цветов и смерти. В классе было установлено 20 простых гробов, покрытых отчасти цветами, но которых было мало для того, чтобы закрыть грязные заплаты у детей, – детей достаточно сильных, чтобы отважиться выступить против фашистов и погибнуть. Они и были сильными, эти неаполитанские дети, они воровали оружие у немцев и погибли за 14 дней до прихода союзников. Из гробов выглядывали маленькие детские ноги. И они были значительно реальнее, чем все окружающее, чем толпы людей на улице, на которых еще год тому назад звучало: „Дуче!""

Легенда о Роберте Капа продолжает жить. И, как каждая легенда, она обрастает разными подробностями, существовавшими и придуманными. Одни называют его космополитом, "гражданином мира", человеком без родины и привязанностей, другие рисуют этаким бесшабашным гулякой, авантюристом, игроком и донжуаном.

Чешская журналистка Анна Фарова в предисловии к монографии о нем справедливо опровергает эти домыслы. "Он пил, – пишет она, – не больше, чем любой фронтовой репортер, привыкший к армейской дозе спиртного, он страстно любил свою жену, погибшую в Испании, играл в карты: иногда удачно, но чаще проигрывал, потому что был азартен. Часто выигрывал только у Ирвина Шоу, потому что худшего игрока трудно было найти. Капа помогал окружающим строить легенду – она была- крепостью, за которой он – реальный человек – мог иногда укрыться и побыть самим собой".

Главным же в его жизни было – снимать, снимать так, чтобы превратить каждую фотографию в рассказ, честный и понятный зрителям. И это ему удавалось не только из-за его безусловного таланта, но и потому, что он всегда был на стороне тех, кто боролся с фашизмом за жизнь и человечность, против насилия. Смысл его дела заключался не в том, чтобы понять причину возникновения войн и социальных конфликтов, а чтобы отобразить их результат – то горе и несчастье, которые они несут людям.

– Многие, – говорил он, – живут слишком благополучно, чтобы понять тех, на чью долю выпадают страдания. Фотография – это документ, глядя на который имеющий глаза и сердце начинает ощущать, что в мире не все благополучно. Разбудить их, пробиться сквозь их равнодушие – вот моя цель. Ведь неравнодушный человек уже способен на протест.

Лучшие его снимки и сегодня продолжают "работать". Они вызывают у одних чувство гордости за тех, кто бесстрашно бросался на борьбу со злом и несправедливостью, у других – желание хоть как-то опорочить их автора, поставить под сомнение подлинность его фотографий. Несколько лет назад на венецианском "Бьеннале" (традиционная международная выставка современного изобразительного искусства в Наполеоновских садах) была показана ретроспективная экспозиция, посвященная гражданской войне. Тысячи людей посетили ее, и почти каждый останавливался у знаменитой фотографии "Сраженный республиканец". Ею восхищалась прежде всего молодежь, для которой это был уже документ истории, пусть и не очень далекой. Зрителей поражало величие одного мгновения, одной человеческой смерти, ставшей одновременно символом гибели свободы испанской республики.

Тогда же в итальянской печати промелькнуло несколько статей, авторы которых подвергли сомнению достоверность запечатленной ситуации. Некто Пиеро Беренго Гардин якобы на основе изучения и сравнения негативов, сделанных на той же пленке в тот памятный день 1936 года, довольно прозрачно намекал на то, что на негативах, сделанных после этого знаменитого кадра, он отыскал... живого бойца-республиканца. Но при этом никаких доказательств – результатов экспертизы – не приводил. Спустя некоторое время автор книги "Социальная история фотографии" Альдо Джиларди еще раз подхватил эту версию. Ответом на это были возмущенные заявления лиц – устроителей экспозиции.

Спор о подлинности фотографии Капа легко решается посредством квалифицированной экспертизы оригинальных негативов, с которыми, как оказалось, не были знакомы "скептики", а проще – при помощи уточнения временной последовательности отдельных кадров пленки. Но оппонентам это и не нужно. Важно другое – бросить тень сомнения на фотографа, верного идеалам свободы Испании, а значит, и на саму испанскую революцию, на людей, отдавших за нее свою жизнь. Что же, это хорошо известный прием, рассчитанный на обывателя, всегда считающего, что "дыма без огня не бывает". И тем не менее фотография эта живет и борется, как жил и боролся ее автор, утверждая своим творчеством идеалы добра и мира.

В Париже, где когда-то начинал свою карьеру легендарный репортер, есть фотолаборатория "Пикториэль сервис". Ее услугами пользуются многие знаменитые фотографы. Здесь проявят пленки, напечатают "контакты", изготовят отпечатки и увеличенные копии. Сотни замечательных снимков постоянно проходят через руки Ф. Гассманна, директора этой популярной фирмы. И, несмотря на это, на стене его кабинета по-прежнему, как и много лет назад, висит всего лишь одна фотография – "Сраженный республиканец".

– Это единственный снимок, на который я могу смотреть всю жизнь, – говорит Гассманн.

А он уж, наверное, кое-что понимает в фотографии.