Живописное однообразие

Еще в IV веке до нашей эры ученый грек Аристоксен написал: "Если ощущаемое нашим чувством движение таково, что распадается в каком-либо порядке на более мелкие подразделения, это называется ритмом". Он много размышлял о закономерностях построения музыкальной мелодии, хотел осмыслить, что такое ритм вообще, и нашел для его характеристики всеобъемлющее слово " движение".

В самых разных формах движения и развития есть процессы, протекающие в различных ритмах.

Ритмично бьется человеческое сердце. Ритмично сменяются день и ночь, времена года. Ритмично выбегают на берег морские волны…

Явлением природы свойственна своя ритмика, своя уникальная цикличность, а с ними согласуются действия некоторых живых существ.

Учитель Аристоксена великий грек Аристофан заметил, что появление у берегов устриц связано с определенной фазой Луны.

Каждый из нас может услышать, как деревенские петухи, прежде чем провозгласить утро, прокукарекают в полночь, а потом еще раз, около двух часов ночи. Французский астроном Жан Жак де Меран 250 лет назад, используя в качестве приемника солнечных лучей обыкновенный кустик бобов, перенес его в темный подвал и вдруг с удивлением увидел, что движение листьев растения соответствует периодам сна и бодрствования. Рассказывают, что суточному ритму, которому подчиняется все живое, захотел воспротивиться Наполеон. Его биографы говорят, что император французов всегда спал не более четырех-пяти часов, считая это занятие пустой тратой времени, а однажды он попытался не спать вообще. Через двое суток Наполеон проспал целый день, после чего решил спать по ночам, как все люди.

Весной 1960 года в небольшом американском городке Колд Спринт Харбор собрался первый Международный симпозиум хронобиологов. Там была высказана мысль, что все организмы – от простейших одноклеточных до человека – обладают способностью чувствовать течение времени, а может быть, они являются живыми часами.

Ритмическое начало проявляется в движении, в звуках, в различных процессах. Ритмична наша речь, а поэтическое творчество целиком построено на ритме. И мы бы прочли стихотворную строфу:

"Сквозь волнистые туманы

Пробирается луна,

На печальные поляны

Льет печально свет она".

– Но ведь это стихотворение А. С. Пушкина, написанное хореем, – мог сказать пещерный художник, если бы интересовался поэзией. И он записал бы эту строфу так:

"Сквозь вол/нистые ту/маны

Проби/рается лу/на. Λ

На пе/чальные по/ляны

Льет пе/чально свет о/на. Λ"

– Ну и что это такое? – спросили бы мы. – Что обозначает эта ваша запись?

– Вертикальная черточка отмечает границы между крагами – элементарными группами стиха. Они-то и создают ритм. Наверху расставлены ударения. А знак " " – это обозначение однодольной паузы, она тоже играет роль в ритмическом строе стихотворения. Это легко определить на слух. Поняли?

Действительно, даже не проговаривая эти строки, а только читая их, мы улавливаем их ритм.

– Кстати, – мог сказать предок. – А вы знаете, что такое "хорей"?

– Знаем, – ответили бы мы. – Хорей – это двусложная стихотворная стопа с ударениями на первом слоге.

– Я не о том, – сказал бы предок. – "Хорей" в переводе с греческого значит " плясовой". Еще древние греки заметили, что под эти стихи можно танцевать. А что такое танец? Это вид искусства, в котором художественные образы возникают из ритмически четкой смены различных движений человеческого тела! Танец основан на ритме!

Стихи тоже основаны на ритме. Это понятно. Но почему читатель, не слыша звуков человеческой речи, улавливает ритмику стихотворных строк и не путает стихи с прозой?

– Наверное, тут все дело во внутреннем ритме? – мог предположить пещерный художник. – Чувство ритма, свойственное нашему организму, помогает читателю уловить авторский замысел, и мы откликаемся на то ритмическое начало, которое поэт нашел и записал на бумаге.

– Да, – сказали бы мы. – Это так.

Внутреннее чувство дает нам возможность понять и оценить ритмические построения, созданные скульптором, архитектором, живописцем. Перед нами появляется мертвая, статичная форма, и, когда человек воспринимает ее, движение мысли происходит в тех ритмических нормах, которые заданы автором. Отсюда и возникает ощущение ритма при взгляде на неподвижные предметы (кадр 19). Ритмичными кажутся нам и колоннада здания, и повторяющиеся детали кованых решеток на речных набережных, и крепостные зубцы старинных городских укреплений.

Ритм – это очень своеобразное средство формообразования. Ведь он одновременно делит на части и объединяет наше эстетическое впечатление.

Повторы однообразных элементов формы ощутимы независимо от того, какой из органов чувств их воспринимает – слышим ли мы ритм, видим ли его проявления, или осязаем ритмические сигналы. Поэтому мы легко переводим наши впечатления из одной области чувств в другие. Так, например, живописные произведения иногда заставляют нас "услышать" ритмическую характеристику изображения. Достаточно вспомнить картину А. Дейнеки "Оборона Петрограда". Ведь, глядя на полотно, буквально слышишь звук уверенных, тяжелых шагов…

– Действительно, – мог сказать предок, если бы любил и знал поэзию. – Так и кажется, что именно об этих людях написал Александр Блок в своей поэме "Двенадцать":

"Революцьонный держите шаг!

Неугомонный не дремлет враг…"

– Да, – согласились бы мы. – Изображение ритмического движения заставляет нас вспомнить его звуковой ритм.

Но кроме чисто зрительного впечатления важно то, что ритмика блоковской строфы точно совпадает с ритмом человеческих шагов. Напряженный, упругий ритм нижней колонны защитников Петрограда оттеняется изобразительным и звуковым разнобоем цепочки раненых, идущих с фронта. Эту верхнюю группу художник сдвинул влево, противопоставив ей основной отряд и тем самым усилив впечатление разностороннего движения. Такое неравновесие усиливает тревожный характер происходящего действия.

Ритм – независимо от того, из каких элементов состоит ритмическая структура, – это стремление к активному воздействию на зрителя или слушателя, потому что повторяемость одинаковых частей легка для восприятия. Элементы композиции при этом очевидны, и они не спорят друг с другом, а усиливают впечатление многократной демонстрацией однородного материала.

Восприятие при этом идет по линии количественного накопления информации. Качественный анализ компонентов производится единожды, и, оценив один компонент, зритель или слушатель уже не должен искать новые принципы для оценки следующего.

Многократное повторение элементов усиливает степень их воздействия. Но в то же время ритмике свойственна подчеркнутая живописность и всегда есть опасность, что формальное решение превысит вложенное в него содержание. Поэтому злоупотреблять этой композиционной структурой не следует. Но в том случае, когда ритмическая форма применяется для усиления смысла, она очень действенна.

По принципу ритмики построен кадр 20, показывающий спортсменок, напряженно следящих за выступлением своих подруг. Статика фигур и похожесть их поз обязательно вступит в монтажное столкновение с другими планами эпизода, на которых будут сняты динамические моменты соревнований.

Статика этого кадра, противопоставленная динамике и хаосу движений, царящих на площадке, создаст яркую картину происходящего действия.

Копируя уже созданную ритмическую структуру, кинооператор, как правило, использует ее в качестве фона или объекта, с которым взаимодействует герой, и ритмика в таких случаях не может играть основную роль. Но когда в таких композициях участвуют люди и ритм создается расположением человеческих фигур, ритмика из декоративного средства может превратиться в одну из граней содержания.

Кадр 21 тоже построен по принципу ритмического повтора. Но фигуры моряков – это не просто шеренга одинаково одетых людей. Ритмический фактор выражает суть духовного единства воинов, стоящих в строю. Это то самое чувство, о котором сказано в поэме А. Т. Твардовского "Василий Теркин":

"С места бросились в атаку

Сорок душ – одна душа…"

– А знаете, уважаемые мастера, что ритмические построения были известны и мне и моим друзьям? – мог заявить пещерный художник.

– Да, уважаемый коллега, знаем, – сказали бы мы.

Это удивительно, но на некоторых рисунках палеолитической эпохи фигуры животных явно связаны в единую ритмическую структуру. Первобытный живописец, не владевший ни мастерством композиции, ни умением соотносить масштабы, не чувствовавший связи объекта с окружающей средой, не знавший законов перспективы и многого другого, все-таки замечал ритм и мог его передать.

– А в общем-то я тут ни при чем, – должен был сказать предок. – Ведь такие рисунки появлялись в результате стихийных, бессознательных действий.

А мы рассказали бы нашему собеседнику, как однажды на берегу холодного Чукотского моря, в поселке Уэлен, охотник на морского зверя Ичель взял моржовый клык и нарисовал на нем олений караван – аргиш. По белой костяной поверхности пошли оленьи упряжки, и ритм их движения заставил ожить удивительную композицию, сделанную морским зверобоем, который нигде не учился художественному мастерству. Откуда это у него?

– А что тут особенного? – мог сказать художник палеолита. – Ваш Ичель просто талантливый человек. А ритм – во всем его существе, как и у каждого из нас…