Часть I. В культуре XIX – начала XX веков

Глава 1. Ранняя пора

Годы дагеротипии

В третьем десятилетии прошлого века распространились слухи о новых успешных поисках способа закрепления световых изображений. Независимо друг от друга в этом направлении трудились десятки людей. Наконец ожидаемое свершилось. Весть об изобретении произвела фантастическое впечатление.

Этому событию предшествовали искания многих пытливых людей в течение веков. Появление камеры-обскуры нынешние исследователи относят еще к началу нашего тысячелетия. В конце XV века описал устройство камеры-обскуры Леонардо да Винчи. Совершенствовал этот прибор другой знаменитый итальянец Джиовани Батиста делла Порта в середине XVI века. Камерой-обскурой, а впоследствии дорожной камерой-люцидой пользовались путешественники, зодчие, художники.

Искали средства закрепления световых изображений. В 1725 году молодой русский дипломат, химик-любитель, будущий канцлер Алексей Петрович Бестужев-Рюмин сделал замечательное наблюдение: растворы солей железа изменяли цвет под действием солнечного света. Спустя два года существенные опыты над солями серебра провел немецкий ученый Иоганн Генрих Шульце. На порошок, содержащий азотнокислое серебро, он накладывал вырезанные буквы и выставлял порошок с таким трафаретом на свет, через некоторое время убирал трафарет. На порошке выходила отчетливая надпись. Пользуясь термином наших дней, это была первая фотограмма – световое изображение. Но "рисунки" быстро исчезали на свету.

Решающие успехи в изобретении фотографии правомерно связывают с тремя именами: французов Ньепса и Дагера и англичанина Тальбота.

Жозеф Нисефор Ньепс (1765-1833) не дожил до торжества своих многолетних опытов. До сих пор его имя остается иной раз в тени. Однако именно ему следует отдать первую дань признательности. Уже в 1816 году он вел "гелиографические" работы.

Нисефор Ньепс занимался изобретениями, потребность в которых выдвигала практическая жизнь. Он искал способ воспроизведения рисунков, подобно незадолго до того появившейся литографии. В 1826 году с помощью световых лучей он получил копию гравюры, положив тем самым начало репродуционной технике.

В том же 1826 году Ньепс направил из окна мастерской камеру-обскуру на крыши соседних строений и получил, хотя и смутный, но закрепленный световой рисунок (1). Так выявилось второе, великое призвание изобретения.

Приоритет Нисефора Ньепса убедительно подтвердили документы, опубликованные уже в нашем веке. В 1949 году Академия наук СССР издала под редакцией Т.Кравца переписку Ньепса с Дагером, переписку Дагера с наследником Ньепса Исидором Ньепсом, письма других лиц, касающиеся истории изобретения фотографии. Эти документы в свое время были переданы наследниками Ньепса русскому ученому И. X. Гамелю. Почти век пролежали они в архиве и увидели свет лишь к столетию фотографии. В этих интересных документах проступают привлекательные черты человека и изобретателя Нисефора Ньепса (Документы по истории изобретения фотографии, 1949).

Луи Жак Манде Дагер (1787-1851) был художником, прославился своей парижской диорамой, созданной совместно с художником Шарлем Бутоном. Дагер показывал публике впечатляющие световые картины. Например, "Дремучий лес в разные часы дня", "Извержение Везувия", "Могила Наполеона на острове Св. Елены". Диорама состояла из картин, иногда построенных в нескольких планах. Изображения были нарисованы по обе стороны полотна и попеременно освещались спереди и сзади. Это восхищало зрителей: словно по волшебству одна картина сменяла другую.

Мечтая расширить возможности иллюзионизма, талантливый художник решил уловить и закрепить летучее световое изображение в камере-обскуре. Он вступает в договорные отношения с Нисефором Ньепсом, и они совместно ищут более совершенную конструкцию аппарата и химический способ обработки светочувствительного материала. Но Ньепс вскоре умирает. Дагер один подводит под опыты Ньепса практическую базу. 28 апреля 1838 года он объявляет: "Я окрестил мой процесс так: "дагеротип". Свое открытие Дагер представляет на рассмотрение секретарю Парижской академии наук Доминику Франсуа Араго. 7 января 1839 года Араго доложил академии об изобретении художника Дагера "с помощью светового луча получать прочное изображение на серебряной пластинке в камере-обскуре". Этот день вошел в историю как день рождения фотографии.

Немыслимое оказалось доступным: свет солнца стал послушным рисовальщиком (2, 3). Человек только направляет солнечные лучи через собирательные выпуклые стекла в темную камеру, и они сами – без кисти и карандаша – изображают на металлической дощечке городской вид, сельскую дорогу, гравюру или произведение скульптуры.

Академия наук одобрительно приняла известие об этом открытии. В палату депутатов было внесено предложение: обнародовать изобретение и назначить государственную пенсию Луи Жаку Дагеру и наследникам компаньона по изобретению Жозефа Нисефора Ньепса. В палате пэров восхвалял открытие известный физик Жозеф Луи Гей-Люссак.

Обе палаты утвердили пенсию Дагеру и наследникам Ньепса. В августе 1839 года способ, названный дагеротипией, был обнародован для всеобщего сведения. В этом же году англичанин Уильям Генри Фокс Тальбот (1800-1877) объявил о своем способе закрепления изображений, получаемых в камере-обскуре. Правда, поиски способа закрепления светового рисунка в жизни Тальбота не занимали столь исключительного места, как у изобретателя по самой натуре Ньепса или у фанатически увлеченного этой идеей художника Дагера.

Фокс Тальбот был разносторонним ученым. Он – aвтор трудов по математике и химии, археологии и лингвистике. Отправляясь в путешествие, ученый брал с собой камеру-обскуру, пользовался ею. "При рассмотрении прелестного изображения в камере-обскуре мне часто приходила мысль, что было бы желательно удержать если не его цвета, то по крайней мере света и тени", – писал Тальбот впоследствии. Ученый был досконально знаком со всеми опытами изобретателей предшествующего времени, искавших способы закрепления "солнечного" рисунка. Советовался в ряде своих исследований со знаменитым физиком Джоном Фредериком Гершелем, которого как ученого интересовала природа солнечного луча.

Еще летом 1835 года Тальбот с получасовой выдержкой произвел снимки своей дачи. Это здание "первое нарисовало себя самое" – сообщил он ("Фотографический вестник", 1889).

Но первым светописным изображением, сделанным на натуре, был все-таки вид из окна мастерской на соседские крыши, выполненный Ньепсом девятью годами раньше. Дагер не зря спешил со своим детищем. Фокс Тальбот, узнав в январе 1839 года о сообщении Д. Ф. Араго, сделанном в Парижской академии наук, тут же представил заявление о своем способе закрепления светового изображения в лондонское Королевское общество. Сведения о способе английского изобретателя были обнародованы английским научным журналом.

Спустя почти полтора века, при нынешней вездесущности фотографии – в искусстве, науке, технике, в средствах массовой информации, – вспомним о ранних способах получения закрепленных "световых рисунков". В соперничестве их отражена судьба ранней фотографии.

Процесс дагеротипии выглядел так. Полированную серебряную пластинку подвергали в темноте действию паров йода. На ней появлялся налет йодистого серебра. Пластинку помещали в камеру-обскуру, открывали объектив. Под действием солнечных лучей, отражаемых фотографируемыми предметами, в слое йодистого серебра получалось едва заметное глазом изображение. Пластинку вынимали из камеры и обрабатывали тоже в темноте парами ртути. В местах, подвергнутых действию света, получалась амальгама серебра. В тех же местах, на которые свет не влиял, галогениды серебра удаляли раствором поваренной соли, позже – гипосульфитом. Таким образом изображение закреплялось. Места, на которые действовали лучи той или иной интенсивности, заметно отличались по тону от мест пластинки, на которые свет вовсе не действовал.

Способ английского изобретателя был иным. Фокс Тальбот – ученый с художнической склонностью – назвал свое изобретение "калотипией", от греческого слова "калос" – красота. Изображение получалось в камере-обскуре на бумаге, пропитанной светочувствительным раствором. Бумажную пластинку проявляли, затем закрепляли. Это был негатив. С бумажного негатива печатали позитивное изображение на светочувствительной бумаге (4, 5).

Именно калотипия положила начало основам фотографии, какой мы ее знаем сегодня.

Способом Тальбота рано заинтересовалась Петербургская академия наук. Сотрудник ее, И. X. Гамель, познакомился в Англии с Тальботом и прислал в Петербург усовершенствованную камеру-обскуру и несколько его снимков. Адъюнкту академии, химику Ю. Ф. Фрицше было поручено заняться изучением и даже усовершенствованием способа Тальбота. Увлеченно взялся молодой ученый за труд и представил в заключение письменный отчет с приложением нескольких калотипных снимков собственного изготовления. Доклад был сделан 24 мая 1839 года и, насколько известно, оказался первым исследованием метода Тальбота, а калотипии Фрицше – первыми фотографическими опытами в России. Какими-то судьбами коллекция снимков Тальбота оказалась вскоре в Эстонии; двадцать одна работа англичанина хранится в университете Тарту.

Дагеротипия и тальботипия первоначально назывались фотографией немногими учеными, например Дж. Гершелем и Д. Араго. В России вошло в обиход слово "светопись". Впервые это слово упоминается на страницах журнала "Библиотека для чтения". В статье, так и названной "Светопись" (1839, т. 34), отдано предпочтение "вкусу и скромности" Тальбота. "Он первоначально придумал для своих "бумажек" очень простое название photogenic picture, то есть "светородная живопись", или "светопись", и этот термин мы охотно принимаем, как очень дельный, удачный и, главное, чуждый шарлатанства", – писал журнал с явным намеком на некорректность Дагера, присвоившего изобретению свое имя.

Первоначально широкое распространение получила дагеротипия. С волнением рассматривали ученые и художники первые изображения, полученные на серебряных пластинках. Уголок мастерской художника; вид Лувра с галереей, ведущей к дворцу Тюильри; башни собора Парижской богоматери; набережная Сены; вид городской заставы... Более чем скромные по достоинствам снимки-миниатюры. Но такова сила воображения ученых и художников, рассматривавших первые дагеротипы, – в их отзывах эти изображения превратились в живописнейшие картины!

Поразительным оказалось заключение художника Поля Делароша. Познакомившись по просьбе Араго с опытами Дагера, он восторженно заявил: "Живопись умерла с этого дня!" И хотя, как остроумно заметил один историк фотографии, Деларош после просмотра дагеротипных дощечек возвратился в свою мастерскую и снова взялся за кисть, в резюме своей записки художник, с предвидением будущего, сообщил, что новое открытие послужит художникам "для составления коллекций этюдов" и "окажет услуги искусствам" (Comptes Rendus, 1839). Именно Деларош в год открытия фотографии связал ее судьбу с судьбой пластического искусства.

И Араго в своем выступлении, восхваляя новое открытие, едва ли не фантастически оценил его. "...Дагер добился возможности удержать воспроизводимое светом изображение с изумительной точностью, гармонией света и теней, верностью перспективы и разнообразием тонов рисунка... Никакой предмет не ускользает от нового способа! – восклицал он. – Утро дышит свойственной ему свежестью, ярко блещет веселый солнечный полдень, меланхолически смотрят сумерки или пасмурный серенький денек; и при всем том способ этот не труден, так что со дня его обнародования им сможет воспользоваться каждый желающий".

Известный английский ученый Джон Гершель восхищался рисунками Дагера: "Здесь мы видим поистине чудо" (Eder, 1932).

Каждое изображение, закрепленное на металлической пластинке, вызывало интерес. Журналы и газеты были полны сообщений об успехах нового искусства, рожденного химией, оптикой, солнечным лучом и изобретательским гением человека. Уже в июле 1839 года, то есть еще до обнародования способа дагеротипии во французском парламенте, в Париже были выставлены для обозрения снимки, сделанные Ипполитом Байаром. Петербургская Академия художеств тоже вскоре на очередной выставке картин показала витрину с присланными из Парижа дагеротипами.

Полвека спустя, в опубликованных воспоминаниях русского наблюдателя, человека, близкого к кругам ученых и художников, рассказано, что в 1839 году его восхитило в Париже: диорама Дагера, "дагеротип, который только что перестал быть секретом", и игра трагической актрисы Рашель. Мемуарист сообщает, что он, конечно, "как новость" привез с собой в Москву дагеротип. Эта новость по тому времени была не меньшая, чем на заре нашего века кинематограф.

В крупных городах Европы первые любители светописи раскупили все подходящие очковые стекла и ящики, пригодные для устройства камеры. Ходко пошла торговля серебряными полированными пластинками, йодом и ртутью.

С восходом солнца перед достопримечательными сооружениями в городах расставляли свои незамысловатые аппараты фотографы и терпеливо ждали, пока солнечные лучи произведут магическое действие на пластинку. Дагеротипия была дорогим занятием. Увлекались съемками богатые люди – кто из тщеславия, кто ради развлечения. Некоторые петербуржцы выписывали дагеротипные аппараты из Парижа, например, граф Алексей Бобринский. Он удачно сфотографировал свой зимний сад, чем вызвал восхищение у гостей. Заметный след в истории фотографии оставил граф Григорий Ностиц. Он впоследствии стал незаурядным пейзажистом. Среди первых фотографов в России были художники, изобретатели в области техники или предприимчивые ремесленники.

Дагеротипия оказалась несовершенным способом. Но ученые, изобретатели, механики убеждены были в будущем приложении нового открытия к различным отраслям деятельности.

Русский журналист Владимир Строев писал в то время:

"В художественном отношении выгоды дагеротипа неисчислимы. Путешественник, не умеющий рисовать, может снимать виды, здания, памятники в несколько минут... Теперь у всякого путешественника может быть живописец в чемодане, живописец верный, мастер своего дела, не подверженный ни усталости, ни болезни; не ленивый, не нуждающийся в красках и других материалах. Ему нужны только лучи солнца. Художники с пользою употребят дагеротип для снятия моделей. Самая верная, твердая рука не срисует так отчетливо, как природа...

Для истории дагеротип – сокровище. Он передает медали, монеты, камни с абсолютной точностью, надежнее гравюры..." (Строев, 1840).

Далее автор, вслед за парижскими учеными, перечисляет достоинства нового открытия в применении его к истории, даже к фортификации и анатомии.

Спустя многие десятилетия, когда пришла пора радио, кинематографа, а позднее и телевидения, по достоинству следует оценить и годы мужания первого из средств технической визуальной информации. К области творчества в фотографии той поры отнесем труды ученых – преданных изобретателей, занимавшихся совершенствованием техники фотографии и приложением к жизни этого нового открытия. Так же, как к творчеству относим мы открытия и усовершенствования пионеров радио, кинематографа и телевидения.

Из литературы о ранней фотографии известны десятки имен талантливых изобретателей и практиков дагеротипии. Назовем французов – упомянутого ранее Ипполита Байара, Ипполита Физо, Антуана Клоде, Шарля Шевалье, венгерского ученого Йожефа Петцваля – конструктора первых светосильных объективов, родоначальника вычислительной оптики.

К имени названного выше ученого, жившего в России, Ю. Ф. Фрицше прибавим имена Алексея Грекова и Сергея Левицкого. Два имени – две судьбы. Левицкий – одаренный фотограф, предприниматель, общественный деятель, послуживший светописи больше полувека; Греков – романтик нового открытия, вложивший в раннюю фотографию недюжинный свой талант, силы, средства, но не сумевший извлечь из занятий деловую пользу для себя.

Имя Грекова незаслуженно было забыто. Более удачливый современник его, Левицкий, спустя полвека в воспоминаниях нелестно отозвался о деятельности своего конкурента. Найденные же нами сведения из начальных лет развития фотографии позволяют по достоинству оценить роль Грекова как первого русского дагеротиписта. И не только дагеротиписта. Он первый в России оценил замысел Ньепса – не только открыть способ закрепления "светового рисунка", но и отыскать средства для многократного воспроизведения изображений.

Алексей Федорович Греков (ок. 1800 – ок. 1855) – сын мелкопоместного дворянина Ярославской губернии. Получил образование во втором кадетском корпусе в Петербурге. По тому времени это было солидное учебное заведение, которое готовило офицеров для инженерных и артиллерийских войск. Способного выпускника, склонного к занятиям техникой, по окончании курса оставили при корпусе. Однако вскоре он оказался в пехотном полку, а в 1824 году вовсе оставил военную службу. Греков служил землемером в Костромской губернии, но через некоторое время он уже участвовал в оборудовании губернской типографии и стал профессионалом-полиграфистом. В 1832 году в департаменте мануфактуры и торговли обсуждали оригинальный способ плоского печатания с медных и жестяных пластин, предложенный А. Ф. Грековым. Это первое серьезное упоминание имени русского изобретателя (Немировский, 1951). А в 1834 году в Петербурге вышла в свет первая книга изобретателя "Описание металлографии", где он излагал принцип способа плоской печати. На издании значится любопытный псевдоним: "Соч. В. Окергиескела". Прочитанная справа налево, эта фамилия и дает полное имя автора "Алексей Греков"! Дворянин-изобретатель счел нужным подписаться псевдонимом, что было в обычае того времени. В 1836 году Греков переехал в Москву и поступил в университетскую типографию помощником издателя газеты "Московские ведомости". Он занимался переводами с иностранных языков. Но спустя несколько лет его интересы целиком поглотились изобретательскими опытами в двух областях техники – в гальванопластике, только что изобретенной русским ученым Б. С. Якоби, и в фотографии.

Дагеротипный способ был дорог. Выдержка при съемке длилась несколько минут. Снимать портреты было практически невозможно: мешал не только зеркальный блеск пластины, изображение оказывалось непрочным, легко стиралось при прикосновении, пластинки накладного серебра были дороги.

Во многих странах Европы уже искали способ коренного улучшения дагеротипии. Весной 1840 года, то есть спустя несколько месяцев со дня объявления об открытии Дагера и Ньепса, Греков добился получения прочного изображения и стал пользоваться при съемке пластинками не накладного серебра, а пластинками из более доступных металлов – меди и латуни. С помощью изобретения Якоби он предложил серебрить медные или латунные пластинки. Способ фотографирования упрощался, и дагеротипия становилась доступнее. Для упрочения дагеротипа техникой гальванопластики он наносил на изображение тончайший слой золота. В газете "Московские ведомости", начиная с мая 1840 года, появились заметки с подписью: А. Гр. или А. Гр...в. В них изобретатель рассказывал о своих удачных опытах.

Знаток типографского дела, Греков одновременно искал способ воспроизведения дагеротипов на бумаге. В том же 1840 году он произвел удачные опыты и получил такие оттиски на бумаге. Очевидно, была применена им же разработанная техника плоского печатания. Таким образом, в России Грекову принадлежит первенство применения фотографии в полиграфии. Труды изобретателя были замечены. О них сообщила петербургская газета "Посредник". Опытами Грекова заинтересовался оказавшийся в Москве француз Марен Дарбель. Письма с образцами усовершенствованного дагеротипа и оттисками дагеротипов на бумаге он отправил в Париж. В ноябре 1840 года в Парижской академии наук о них доложил Д. Ф. Араго (Comptes Rendus, 1840). Опытами упрочения дагеротипного изображения во Франции в то время занимался Ипполит Физо.

На успехи московского изобретателя откликнулись другие издания – французское "Echo Monde Savant" 18 ноября 1840 года, штутгартское "Das Ausland" в статье от 5 декабря того же года под названием "Закрепление дагеротипного изображения". Эти известия способствовали продвижению изобретательской мысли русского дагеротиписта (Skopec, 1974).

Спустя два года университетская типография в Москве выпустила очередную книгу Грекова, подписанную "А. Гр-в": "Теоретическое и практическое руководство к золочению, платинированию..." (1842), где уже основательно описана техника, разработанная по способу Якоби. В 1843 году статью Грекова о способе золочения опубликовал авторитетный в ту пору петербургский литературный ежемесячник "Отечественные записки". В обзоре литературы за этот год статью Грекова назвал В. Г. Белинский. Имя талантливого изобретателя и его труды были известны в кругах русской интеллигенции.

Алексей Греков вошел в историю фотографии не только как изобретатель, но и как первый русский фотограф-портретист. Весной 1840 года он сообщил в "Московских ведомостях", что "после многократных опытов" ему удалось получить портреты.

Сначала для снятия портретов по способу Дагера покрывали лицо "жертвы" мелом, а волосы осыпали пудрой (Стасов, 1858). Летом же 1840 года корреспондент петербургской газеты "Северная пчела" сообщил из Парижа: "Думали употребить его (то есть дагеротип. – С. М.) на снятие портретов, но опыты были неудачны... Малейшее движение губ, бровей, ноздрей придает фигурам безобразный вид, уничтожает сходство".

С этими трудностями столкнулся и Греков, но преодолел их. В июне 1840 года он открыл "художественный кабинет" для всех желающих получить портрет "величиной с табакерку". Через месяц появилась новая публикация. Автор сообщил, что для опоры головы он устроил в кабинете кресла с особыми подушечками. Выдержка на солнце длилась две с половиной минуты, в пасмурную погоду – четыре-пять минут.

Считается, что первое в мире дагеротипное портретное ателье совместно с Дрэйпером открыл известный изобретатель телеграфной азбуки Сэмюэл Морзе в Нью-Йорке. Исследования показывают, однако, что в Европе 1840 год тоже был годом открытия первых профессиональных дагеротипных ателье. "Художественный кабинет" Алексея Грекова в Москве – пример тому.

Алексей Греков, совершенствуя съемку на металлических пластинках, одновременно занимался фотографированием и способом Фокса Тальбота на светочувствительной бумаге. Еще 25 мая 1840 года он сообщил в "Московских ведомостях", что приготовляет особого рода "чувствительную бумагу для снятия на ней всевозможных кружев или чертежей", и добавил, что "на сей бумаге можно снимать даже и виды в камере-обскуре". Он продемонстрировал свои ландшафты "известнейшим особам". Снимки вызвали одобрение.

Трудолюбивый изобретатель в апреле 1841 года выпустил в Москве в типографии Н. Степанова брошюру без указания фамилии автора – "Живописец без кисти и без красок, снимающий всякие изображения, портреты, ландшафты и проч. в настоящем их свете и со всеми оттенками в несколько минут". В брошюре даны указания о технике съемки и впервые о художественной стороне ее. Приведено несколько рецептов для придания цвета изображению: темно-серого, фиолетового, золотистого, светло- или темно-коричневого. Фотография робко заявляла о себе уже как об искусстве.

Греков первый в России изготовлял "дагеротипные снаряды" с принадлежностями. В своих публикациях об этих аппаратах он стремился помочь первым любителям светописи: "Желая вполне передать моим соотечественникам процесс дагеротипа, – пишет Греков, – я вновь прошу каждого купившего и желающего купить снаряд мой отнестись ко мне в случае каких-либо недоразумений; за удовольствие почту несколько раз повторить для него действие снарядом..."

Увы, судьба талантливого изобретателя, пытливого практика-фотографа, сложилась печально. В конце 1843 года Греков переехал в Петербург, занял там должность начальника типографии губернского правления. В 1844 году он выпустил книгу о гальванопластике. Но вскоре имя Грекова перестало упоминаться. Что же случилось? Изученные нами документы в архиве Московского университета внесли ясность. Опыты требовали не малых затрат. Очевидно, "художественный кабинет" Грекова не мог конкурировать с открывшимися в Москве ателье заграничных дагеротипистов. "Снаряды" тоже не выручили его. Начальство московской типографии насчитало за Алексеем Федоровичем долг, сумма которого превысила трех годичное жалованье. Живя уже в Петербурге, Греков продолжал выплачивать долг, но смог выплатить лишь часть его. Когда он умер, его вдова еще оставалась в долгу перед типографией.

Судьба изобретателя типична для многих талантливых людей в царской России. Власти и деловые круги отдавали предпочтение предпринимателям, которые приезжали из других стран Европы.

Оказалось достаточно трех лет со времени опубликования способа Дагера, чтобы возникло и даже получило развитие ремесло фотопортретирования. В крупных городах Европы, Америки, Австралии открывались заведения дагеротипистов. В поисках успеха многие из них меняли местожительство. Так, талантливый француз Антуан Клоде вскоре оказался портретистом в Лондоне. Ему принадлежит, в частности, известный портрет самого Тальбота (8). Поменяв несколько городов Германии, осел в Петербурге Карл Даутендей (Henisch, 1978). Он заслужил хорошую репутацию в русской столице. Дагеротипист, очевидно, был знаком с ученым Якоби и пользовался его советами. В Петербурге существовала даже школа, где велось обучение гальванопластике. Близок школе был и Карл Даутендей. Один из учеников школы, будущий автор популярных наставлений по фотографии и редактор журналов Павел Ольхин даже получил доступ "в тайник" Даутендея. С детства любитель химии, Ольхин вспоминал впоследствии, что таким же любителем опытов, "пачкуном", был и Саша Бородин, его приятель, будущий знаменитый русский ученый-химик и композитор Александр Бородин. Дагеротипия, как видим, вписывалась в интересы пытливого юношества.

Странствующий дагеротипист Иосиф Венингер в августе 1841 года из Вены переселился в Стокгольм, далее – в Финляндию. Приобрел отличный объектив Петцваля и в конце концов тоже открыл портретную мастерскую в Петербурге. В Варшаве в 1844 году открыл студию Кароль Бейер, ставший известным и как фотограф и как археолог. В том же году появилась дагеротипия Карла Фридриха Вильгельма Борхардта в Таллине. Так оседали в крупных городах более или менее удачливые дагеротиписты. Что представляли собой павильоны первых фотографов? Опишем обширное ателье петербургских портретистов братьев Цвернер. Оно имело стеклянную стену и такой же потолок. На возвышениях стояло несколько камер-обскур, с помощью которых выходили нужных размеров портреты – от миниатюрных, вправлявшихся в перстни или медальоны, до "кабинетного" размера. Павильон был убран узорчатой драпировкой, имелись рамы, обтянутые обоями разных цветов, – они служили сменными "фонами". На столиках лежали безделушки, которые хорошо получались на дагеротипах. Посетители иногда привозили с собой собственные вещи и даже кресла, в которых располагались привычно, как дома. Позади кресла непременно приставляли металлический держатель для головы, хотя выдержка уже была сокращена до нескольких секунд, в пасмурную погоду до полминуты. Держатели для голов встречались в павильонах и двадцать с лишним лет спустя, пока выдержка не уменьшилась до долей секунды.

Так входил в жизнь первый жанр, освоенный ранней фотографией, – павильонный портрет (9-12).

Осваивать жанр пейзажа оказалось труднее, хотя именно пейзаж и натюрморт были первыми дагеротипами, восхитившими зрителей. Рассматривая виды парижских улиц и зданий, французские ценители способа Дагера, в частности Араго, поражались тому, что световой луч рисовал даже трубы и громоотводы, находившиеся на зданиях в глубине пространства. На одном из снимков Дагера, изображавшем бульвар, на относительно близком плане фотообъектив камеры-обскуры нарисовал фигуру мужчины возле чистильщика обуви, нога его находилась на подставке (3, За). Не первая ли это уличная сценка в истории жанровой фотографии? Движущиеся экипажи и пешеходы не получились бы на дагеротипе; неподвижная фигура была запечатлена.

Редактор московской газеты (подобно Араго, увидевшему снимки Дагера) писал о первых городских ландшафтах Алексея Грекова: "...по прошествии минут двадцати мы увидели на дощечке снятые на наших глазах церкви, дома и множество других предметов с наималейшими подробностями... Нельзя без восхищения видеть этого изумительного, непостижимого действия, производимого светом" ("Московские ведомости", 1840).

Портретисты занимались своим ремеслом в павильонах. Попытки съемки ландшафтов делались чаще всего любителями светописи.

Именно со съемки пейзажей начал занятия дагеротипией упомянутый выше Сергей Левицкий (1819-1898). Родился Сергей Львович Левицкий в Москве. Окончив юридический факультет Московского университета, поступил в Петербурге в канцелярию министерства внутренних дел. Но карьера чиновника не прельстила его. Он приехал в Петербург с "дагеротипным снарядом", увлекся светописью, изучением электричества и гальванопластики по способу Якоби. Левицкий, очевидно, познакомился с Ю. Ф. Фрицше. Как мы уже знаем, Фрицше сам производил снимки, следя за изобретениями в этой области. В 1843 году молодой служащий министерства получил приглашение поехать на Кавказ делопроизводителем правительственной комиссии по изучению минеральных вод; рекомендация была дана членом этой комиссии Фрицше. Левицкий снял несколько видов Пятигорска, Кисловодска, гор Машук и Бештау. До нас не дошли эти дагеротипы. Пять из них через петербургского торговца Шеделя попали к парижскому оптику Шарлю Шевалье, объектив которого незадолго до того был приобретен Левицким. Два лучших дагеротипа Шевалье поместил в своей витрине на Парижской выставке и получил за них медаль.

По приезде с Кавказа в 1844 году Левицкий уже не возвратился в канцелярию министерства. Увлеченный фотографией, он решил познакомиться с тайнами ее техники в европейских странах.

В 1845 году Левицкий отправился в Рим, в колонию русских художников. Здесь встретился с будущим автором знаменитой картины "Явление Христа народу" А. А. Ивановым, с художником Ф. И. Иорданом, скульптором Н. Рамазановым и другими. В Риме С. Левицкий сделал хорошо известный сейчас групповой снимок русских художников с Николаем Васильевичем Гоголем. В группе сфотографирована еще танцовщица. Затея была связана с приездом в Рим из Петербурга министра просвещения. Художники хотели приготовить ему невиданный для той поры подарок. Были сделаны якобы два снимка с танцующей парой, окруженной художниками, – они не дошли до нас. Известен дагеротип, воспроизведенный в книге (13).

Собрались все на террасе мастерской французского дагеротиписта Перро. Левицкий описал впоследствии технику изготовления им пластинки, указал продолжительность выдержки, оценил качество снимка ("центр группы вышел превосходно, края не совсем отчетливо"). И добавил: "Это мое первое произведение удивило всех художников". Фотограф не указал только, что в группе сфотографирован и он сам (второй слева во втором ряду). Остается предположить, что он подсел к группе в последнюю минуту, попросив кого-то открыть и закрыть объектив камеры. Не исключено, что это сделал сам владелец мастерской Перро. На фотографии в группе запечатлен Гоголь. Это единственное фотографическое изображение великого писателя. Дагеротип долгие годы пролежал в неизвестности и впервые был опубликован в журнале "Древняя и новая Россия" (декабрь, 1879). Подобного рода групповые портреты были редкостью в практике дагеротипистов.

Для Левицкого дни пребывания в Риме среди людей искусства и удача съемки решили его судьбу. "Во мне развился художественный взгляд и инстинкт", – писал он об этом времени. Из Рима он отправился в Париж, где прожил четыре года. Приехавший туда академик Якоби ввел молодого дагеротиписта в среду ученых. Левицкий познакомился с Дагером, известным химиком Ж. Дюма, изучил физику и химию, сочетая эти занятия с практикой портретирования. Он принял решение – стать профессионалом-фотографом. В 1849 году, уже во всеоружии знаний, он возвратился в Петербург и вскоре против Казанского собора открыл дагеротипное заведение.

Дагеротипия преуспела не только в жанре портрета. Производилась съемка и памятников архитектуры, зданий. Известны редчайшие снимки событий. С гравюрными перерисовками дагеротипов выходили издания (идея Нисефора Ньепса прокладывала себе путь!). Но в целом растущим потребностям общественной, деловой, научной жизни дагеротипия не отвечала. Изображениями, полученными в одном экземпляре, не могли обмениваться ни университеты, ни научные общества, ни владельцы снимков.

Стали привлекать внимание возможности калотипии Тальбота. Еще в 1844-1846 годах сам Фокс Тальбот опубликовал первую в мире книгу, иллюстрированную фотографиями, – "The Pencil of Nature". Калотипия была процессом двуступенчатым, с печатанием объекта с бумажного негатива на бумажном позитиве. Это и сулило надежды изобретателям на размножение снимков. Сам Тальбот отошел от совершенствования своего изобретения. Волею судьбы этим занялся троюродный брат Нисефора Ньепса – Ньепс де Сен Виктор. В 1848 году он ввел существенное новшество: предложил заменить негативную подложку (бумагу) стеклом, покрытым слоем крахмального клейстера или яичного белка (альбумина). Слой очувствляли к свету солями серебра.

В 1851 году англичанин Скотт Арчер обнародовал новое изобретение: он стал покрывать стекло коллодионной эмульсией, жидким коллодием – раствором пироксилина в смеси спирта с эфиром и солями йода или брома. Когда коллодий застывал, пластинку погружали в раствор азотнокислого серебра: коллодионный слой становился светочувствительным. Пластинку готовили перед самой съемкой, мокрой ее вставляли в аппарат и экспонировали. Негатив затем проявляли и закрепляли в соответствующих составах. Печатали снимки на так называемой дневной бумаге.

Простейшее описание нового способа фотографирования уложилось в несколько строк. В действительности же совершенствование и этого способа заняло годы труда ученых, изобретателей. Дагеротипия продолжала господствовать. Со времени открытия Дагера она процветала лет пятнадцать. В середине пятидесятых годов прошлого века дагеротипия уступила первенство мокроколлодионному процессу. В практику вошло увеличение снимков при печатании. Новая техника стала прообразом нынешней фотографии во всех ее применениях.

Впоследствии по случаю пятидесятилетия светописи было сказано в русском фотографическом журнале: "Способ Тальбота победил, потому что содержал в себе здоровое зерно, из которого разрослось роскошное дерево с многочисленными ветвями, – современная светопись". Однако именно труды дагеротипистов, сумевших заставить световой луч запечатлевать изображения человеческих лиц, фигур, обстановку быта, здания, улицы, иногда ландшафты, положили начало новой зрелищной культуре, основанной на технических средствах. Воздадим должное изобретателям и энтузиастам первых пятнадцати лет развития фотографии. Что же касается оценки сохранившихся изображений, можно повторить вслед за Рудольфом Арнхеймом – современным историком и теоретиком кинематографа: "Первые фотографии обладают завидными вневременными качествами, мудрой неторопливостью, поскольку для поспешных движений места на металлических пластинках не находилось" (Арнхейм, 1977). Добавим и наше наблюдение: с каждым десятилетием уходящие в далекое прошлое дагеротипные изображения в восприятии людей новых поколений покрываются все более приметным поэтическим флером. Они доносят до нас неповторимое обаяние времени с содержательными подробностями далекой уже эпохи.