Снимок на память

Дмитрий Иванович Менделеев высоко ценил фотографию и сам любил фотографироваться. В его архиве сохранилось множество интересных альбомов, фотоколлекций, собранных им, различных снимков. Об одном из них и будет наш рассказ.

Находится он в музее-архиве Д. И. Менделеева, в его рабочем кабинете, на том самом месте, где располагался и при жизни ученого. На большой, чуть ли не метровой длины, фотографии, окантованной в строгую раму из красного дерева, изображена группа представительных мужчин в темных официальных одеждах. Фотограф тщательно расположил снимавшихся, но сделал это так мастерски, что создается впечатление, будто люди эти лишь на мгновение прервали оживленный разговор, чтобы, как только кончится съемка, вновь вернуться к нему. В центре, во втором ряду, несколько картинно облокотившись на кресло, стоит сам Дмитрий Иванович. Снимок этот, хотя и напоминает многие многофигурные композиции тех лет, отличается от них мастерством исполнения, высокой изобразительной культурой фотографа. Кто же он, этот фотограф? Кого усадил перед своим аппаратом? И по какому поводу сделан этот снимок? Вот вопросы, которые я задавал себе, рассматривая его.

Ответ на один из этих вопросов отыскался довольно легко – в описании изобразительных материалов музея обнаружилась аннотация к снимку, сделанная дочерью ученого, Марией Дмитриевной Менделеевой, из которой становилось ясно, что фотограф запечатлел ученый совет Петербургского университета. Среди снимавшихся были биолог А. Н. Бекетов, физиолог И. М. Сеченов, минералог А. А. Иностранцев, физики О. Д. Хвольсон и Ф. Ф. Петрушевский, химик А. М. Бутлеров и многие другие русские ученые. Это открытие лишь сильнее заинтриговало меня: что же заставило всех этих людей сняться вместе – ведь ни до, ни после этого снимка подобной акции не предпринималось учеными университета. Заинтересовала меня и чисто техническая сторона дела – "технология" изготовления фотографии. Уж очень много было в ней непонятного: например, откуда падал свет на снимавшихся, если они сидели на фоне окон? Как удалось фотографу при той несовершенной технике включить в кадр столь много разных лиц? Неясно было и некоторое, незаметное для непосвященного, несоответствие в масштабах фигур нескольких снимавшихся. Ну а кроме того, очень важно было определить автора снимка. Может быть, личность фотографа поможет прояснить ситуацию?

Подбирая материалы, рассказывающие о роли Д. И. Менделеева в развитии отечественной светописи, я натолкнулся на несколько писем, написанных ученому известным русским фотографом, пионером отечественной светописи Сергеем Львовичем Левицким. В одном из них шла речь о съемке по просьбе Д. И. Менделеева "группы профессоров университета". Там же оговаривался ряд деталей, из которых явно следовало, что автором снимка является именно С. Л. Левицкий.

Кто же такой Сергей Львович Левицкий и почему к нему обратились с просьбой сделать эту фотографию? Родился он в Москве в 1819 году. После окончания Московского университета поступил на службу в Министерство внутренних дел, но работа чиновника не привлекала его. В начале 40-х годов, как только в Россию дошли сведения об изобретении фотографии, Левицкий становится одним из ее поклонников. Этому весьма способствовало одно случайное обстоятельство. В 1843 году на Кавказ была отправлена правительственная комиссия для изучения состава и лечебных свойств минеральных вод. В составе экспедиции было много иностранцев. Левицкому, знавшему несколько языков, предложили принять в ней участие. Молодой чиновник, захватив свой фотоаппарат и несколько дюжин пластинок, посеребренных гальваническим способом, отправился на Кавказ.

В составе комиссии находился ученый Ю. Ф. Фрицше, которому предстояло делать анализы вод. Химик по образованию, он по заданию Российской Академии наук в 1839 году был откомандирован в Европу для подробного изучения только что появившейся фотографии. Спустя некоторое время им был представлен обстоятельный доклад о возможностях нового изобретения, проиллюстрированный собственными гелиограммами. В лице Фрицше Левицкий нашел не только единомышленника, но и знающего учителя. Под его руководством, воспользовавшись отличным объективом, который Фрицше приобрел в Париже, Левицкий сделал несколько удачных снимков окрестностей Пятигорска, Кисловодска, гор Машук и Бештау. Судьба этих дагерротипов неясна. Известно только, что некоторые из них попали во Францию к известному парижскому оптику Шевалье, сделавшему объектив, которым пользовался начинающий фотограф.

Пейзажи русского путешественника восхитили Шевалье, и, кроме того, они были великолепной рекламой достоинств изготавливаемой им оптики. Два лучших дагерротипа он выставляет в своей витрине на Парижской выставке и совершенно неожиданно получает золотую медаль не за свои оптические приборы, а за... дагерротипы Левицкого. Это была, как считают историки, первая золотая медаль, полученная за фотоработы. Имя русского фотографа становится известным в Париже.

В 1844 году Левицкий уходит в отставку и отправляется в Европу с целью детально изучить премудрости фотографии. Вот что пишет об этом современник фотографа – русский художник, впоследствии ректор Академии художеств Федор Иванович Иордан: "Около этого времени (1845 г. – В. Н.) приехала в Рим молодая красивая парочка: С. Л. Левицкий со своей женой Анной Антоновной... Трудно было решить, которому из них отдать предпочтение. Красивый, молодой, бойкий Сергей Львович очаровал всех, а возле него кроткая и благородная жена его Анна Антоновна... С первых дней их приезда в Рим я сделался их приятелем и остался таковым до сего дня" (1880 г.). Далее Иордан пишет, что вскоре Левицкий переехал в Париж, который очень полюбил и где "усовершенствовался в фотографии, которою занимался еще в Риме" [Записки ректора профессора Императорской Академии художеств Федора Ивановича Иордана. – Русская старина, 1891, сентябрь, с. 544-545].

Именно в Риме Сергей Львович делает первый из дошедших до нас в репродукции дагерротипов, на котором ему удается запечатлеть Н. В. Гоголя в кругу русских художников, живших в ту пору в Риме. Впоследствии фотограф вспоминал: "В этой группе участвовали 16 или 17 человек; позировка была на открытой террасе в мастерской Перро, пластинка была держана 40 секунд... но, несмотря на долгую позу, центр группы вышел превосходно" [Левицкий С. Л. Из воспоминаний старого фотографа. – Фотографический ежегодник. СПб., 1892, с. 184].

Молодому фотографу очень хотелось сделать крупный портрет писателя, но тот категорически отказался сниматься. Однажды после обеда в доме графа Чернова-Кругликова Николай Васильевич сел в глубокое кресло и задремал. Хозяйка дома, большая почитательница его таланта, упросила Левицкого послать кого-нибудь за аппаратом. Аппарат привезли. Сергей Львович сделал снимок спящего Гоголя, но, по его признанию, "поза была невыигрышная". Гоголь, узнав об импровизированной съемке, "ужасно рассердился и настоятельно требовал, чтобы я стер пластинку, – пишет в своих воспоминаниях фотограф, – но ею завладела графиня, и я с тех пор даже не видел ее" [Левицкий С. Л. Из воспоминаний старого фотографа, с. 184].

Покинув Рим, как мы уже знаем, Левицкий уезжает в Париж, где в Сорбонне посещает лекции по химии и физике, а также постоянно общается с известными парижскими фотографами. Встречи эти происходили практически ежедневно в мастерской уже упоминавшегося оптика Шевалье, куда регулярно захаживал и один из изобретателей фотографии – Дагер.

В Париж тянулись тогда все, кто интересовался фотографией. Здесь обменивались новостями, делились результатами опытов, обсуждали перспективы нового изобретения. У Левицкого была возможность увидеть все своими глазами, получить информацию из первоисточников. Дагерротипия к этому времени получила широкое развитие. Причем американские фотографы в ряде случаев опередили европейцев. В 1846 году в Париж приезжает из Нью-Йорка Уоррен Томпсон, который привозит свои работы большого формата. "Когда он показал мне коллекцию своих произведений, – пишет Левицкий, – я пришел решительно в неописуемый восторг, – ничего подобного я не видел ни в Париже, ни в Вене, ни в Италии: это были не дагерротипы, а положительно художественные произведения" [Левицкий С. Л. Из воспоминаний старого фотографа, с. 186]. Словом, Париж был великолепной школой для русского фотографа.

Возвратившись в Россию, Левицкий в начале 50-х годов открывает неподалеку от Казанского собора свое ателье, которое становится одним из лучших в русской столице. Высокообразованный специалист, человек большой культуры, неутомимый труженик, он быстро становится самым популярным портретистом Петербурга. К нему тянутся писатели, художники, представители творческой интеллигенции.

Здесь в 1856 году он делает один из наиболее известных своих снимков – групповой портрет русских писателей, авторов "Современника": И. А. Гончарова, И. С. Тургенева, Л. Н. Толстого, Д. В. Григоровича, А. В. Дружинина, А. Н. Островского. В этой группе совершенно случайно не оказалось двух человек – Н. А. Некрасова и М. Е. Салтыкова-Щедрина. Спустя четверть века упомянутый снимок с пространными комментариями будет опубликован на страницах журнала "Русская старина", где, кстати, описываются обстоятельства его создания. Это было время, когда по всей России пронеслась новая волна свободомыслия, когда придавленная гнетом цензуры русская литература все активнее заявляла о себе как мощная сила, способная поднимать дух народа. Люди объединялись в кружки, и это чувство единения выражалось в том числе и в стремлении сняться вместе, подарить друг другу снимки с дарственной надписью. "Даровитейший фотограф С. Л. Левицкий, двоюродный брат одного из талантливых отечественных писателей (А. И. Герцена – В. Н.), – пишет журнал, – и добрый приятель едва ли не всего Олимпа русской литературы, радушно предлагал свое искусство для воспроизведения портретов собравшихся в Петербурге писателей" [Русская старина, 1880, №4, с. 871].

Но Левицкий недолго оставался в Петербурге. В 1858 году американский фотограф У. Томпсон, чьи работы когда-то поразили Левицкого, пригласил Сергея Львовича возглавить его парижское ателье. Предприимчивый американец владел несколькими фотографиями в разных городах Америки, но не хотел отказываться от очень престижного и доходного парижского заведения. Для этого ему нужен был опытный и известный специалист – таковым он считал только С. Л. Левицкого. Сергей Львович принимает предложение и уезжает в Париж. Но довольно скоро он покидает заведение Томпсона и открывает собственную фотографию. Именно в Париже Левицкий делает серию портретов своего двоюродного брата, и среди них превосходный снимок, где Герцен запечатлен сидящим в кресле.

Эта хорошо известная фотография очень нравилась опальному писателю. Он отмечал: "Главное событие в Париже – замирение с Левицким, вследствие чего – превосходный портрет" [Герцен А. И. Полн. собр. соч. и писем, т. XI, 1919, с. 170]. Левицкому удалось не просто заснять А. И. Герцена в естественной, характерной для него позе, но и передать суть этого человека – мыслителя и гражданина. Фотография послужила основой художнику Н. Н. Ге, который в своей картине "Тайная вечеря" изобразил Христа, погруженного в думу, скопировав позу Герцена. Художник вспоминал впоследствии: "Я мечтал ехать в Лондон... чтобы написать его (Герцена. – В. Н.) портрет. С одним знакомым приятелем мы послали ему наши приветствия, и он ответил, прислав нам свой большой портрет работы Левицкого" [Николай Николаевич Ге, его жизнь, произведения и переписка. Сост. В. Стасов. М., 1904, с. 120].

Фотография стала отправной точкой для углубленного решения образа главного героя картины. Художник придал Христу черты лица Герцена, отразил в нем раздумье писателя, душевную усталость, напряженную работу мысли, что соответствовало его трактовке личности Спасителя как человека, познавшего горечь разочарования. Документальная достоверность произведения и портретное сходство были столь сильными, что реакционная пресса усмотрела в картине Ге "торжество материализма и нигилизма", а цензура запретила ее воспроизводить.

В то самое время, когда Левицкий в Париже снимал своего знаменитого родственника, в Петербурге состоялось косвенное знакомство Дмитрия Ивановича Менделеева с деятельностью фотографа. Весенним днем 1861 года молодой ученый, оторвавшись от работы, которая почему-то не клеилась, заходит к своему приятелю и вместе они идут бродить по городу.

На Невском друзья остановились перед большой вывеской: "Светопись Левицкого". Популярность фотографа в Париже была столь велика, что отголоски его славы доходили до русской столицы, и поэтому нынешние владельцы ателье с целью привлечения клиентов сохранили и старую вывеску, и фирменные паспарту, что немало способствовало коммерческому успеху их предприятия.

Вечером Менделеев запишет в своем дневнике: "Пописал немного – и к Ильину. С ним отправились в ателье Левицкого, что содержит Кучаев, учитель физики. Снял карточку... Посмотрел на работу их – чудо просто, право, – милая и выгодная работа. Вот бы что завести" [Научное наследство, т. 2. М., АН СССР, 1951, с. 143]. Снимок этот сохранился. Внизу на паспарту фирменный оттиск: "Светопись Левицкого", а на обороте рукой Дмитрия Ивановича надпись: "С-Петербург, апрель 1861 года".

Как известно, желание Дмитрия Ивановича "завести" фотографию не осуществилось, но интерес к ней он пронес через всю жизнь. Пройдет несколько лет, и ученый и фотограф встретятся. Их совместные усилия во многом будут способствовать делу развития отечественной светописи.

А пока Левицкий пленяет своим мастерством обитателей французской столицы. Один из первых русских фотографических журналов пишет о нем: "Владеющий ныне в Париже лучшим фотографическим заведением, вполне артистическим, завален и там работою. В этом заведении приготовляются ежедневно до 1500 карточек, и все же далеко не все заказы удовлетворяются" [Фотограф, 1864, №3-4]. Ему, гостю из далекой России, присваивается титул придворного фотографа французского императора.

И тем не менее Левицкого тянет назад, на родину. И вот 27 июля 1865 года петербургский обер-полицмейстер в рапорте министру внутренних дел пишет о том, что отставной коллежский секретарь Сергей Львович Левицкий обратился к нему с просьбой о дозволении открыть в Петербурге фотографическое заведение. "Полагая возможным удовлетворить просьбу Левицкого, – говорится в документе, – и учитывая, что Высочайшие Особы изволили уже изъявить желание быть в мастерской Левицкого, я имею честь представить ходатайство его на разрешение Вашего Высокопревосходительства" [ЦГАЛИ, ф. 1286, оп. 52, д. 82, л. 104]. Министр незамедлительно подписал разрешение. Еще бы, ведь сами "Высочайшие Особы изволили"! А карандашом на полях рапорта министр пишет: "Это уж не тот ли Левицкий, который был первым почти фотографом в С-Петербурге?"

В Петербурге, как и везде, у Левицкого много работы, забот, разных насущных дел. Но теперь его увлекает мысль о необходимости создания фотографической организации, которая объединила бы наиболее талантливых и знающих свое дело профессионалов и любителей. В 1878 году такая организация возникает в рамках Императорского Русского технического общества (ИРТО). Огромную поддержку энтузиасты фотографии находят в лице Д. И. Менделеева, который одним из первых подписывает ходатайство в правление ИРТО. Между членами V отдела ИРТО (так стало называться новое объединение) и великим русским ученым устанавливаются тесные деловые и дружеские контакты. Дмитрий Иванович всячески поощряет увлечение фотографией старшего сына – Владимира, который очень быстро достигает в этом деле заметных успехов. Ученый является экспертом ряда выставок, с ним консультируются, просят его отзыва, обсуждают важные проблемы. В очень тесных контактах с ученым находится и старейшина петербургских фотографов С. Л. Левицкий. По-видимому, именно по инициативе Д. И. Менделеева фотограф начинает эксперименты со съемкой при искусственном освещении.

В те годы считалось, что снимать можно только при дневном свете. Это резко сужало возможности фотографов. Петербургские мастера находились в еще более зависимом положении от капризов природы. Ноябрь, декабрь и половина января вообще считались непригодными для съемки. В осенне-зимние месяцы из-за частых дождей, пасмурной погоды рабочее время ограничивалось двумя-тремя часами, что, естественно, сказывалось и на материальной стороне дела. Отдельные опыты, проводимые за границей, не давали желаемых результатов.

И тем не менее ученый и фотограф продолжали искать пути решения этой проблемы. Зимой 1879 года Левицкий пишет Менделееву: "Милостивый государь, Дмитрий Иванович! Несмотря на полную готовность и самое искреннее желание исполнить трудовую задачу... я пришел к убеждению, что мы затеяли дело покамест невыполнимое – по крайней мере настолько, чтобы удовлетворить требованиям. Мы сделали целый ряд опытов – при освещении свечами Яблочкова на расстоянии с восьми аршин короткофокусным объективом, едва дающим полпластинки. Нужно держать от 75-ти до 120-ти секунд при сильном напряжении искр, и при этом отчетливо выходит только центр..."

Как видно из этого письма, далеко не все удавалось сразу, но опыты продолжались. Спустя некоторое время русский фотограф стал получать вполне приличные результаты. Затем последовали эксперименты со смешанным светом, и вскоре эксперты выставок вынуждены были признать, что снимки Левицкого, сделанные при искусственном освещении, ни в чем не уступают снимкам, выполненным при естественном, а в некоторых случаях и превосходят их. Так, отчитываясь о посещении Венской выставки, русский эксперт утверждал, что "применение электрического света в фотографии выставлено в совершенстве только С. Л. Левицким. Портреты Левицкого, – говорил он, – по эффекту и мягкости освещения превосходят даже лучшие снимки, выполненные при дневном свете" [Фотограф, 1883, №11].

Менделеев же обращался постоянно именно к Левицкому, когда нужно было получить консультацию по какому-либо специальному вопросу, касающемуся фототехники. Сохранился ряд документов, подтверждающих это. Так, в одном из писем фотограф дает оценку испытанного им по просьбе Дмитрия Ивановича объектива, купленного ученым во время поездки в Европу. Теперь становится понятным, почему именно к Сергею Львовичу обратился ученый, когда возникла необходимость сделать снимок членов ученого совета университета.

Как мы выяснили из записок Левицкого, работа по изготовлению фотографии проходила в начале 1884 года. Остается неясным, по какому же поводу собрались ученые, чтобы позировать фотографу. Дело в том, что в музее Ленинградского университета хранится большое количество различных снимков, но ни до, ни после не собиралось столь представительного общества. Правда, за 15 лет до этого, в 1869 году, был сделан фотомонтаж, на котором было смонтировано несколько десятков фотопортретов ученых, но для этого был и соответствующий повод – праздновался 150-летний юбилей университета. В 80-х годах никаких знаменательных дат в жизни этого учебного заведения не было. Это время было отмечено студенческими волнениями, вызванными усилением реакции. Единственным крупным событием явилось принятие нового университетского устава, который во многом ограничивал права университета. Но вряд ли это могло послужить поводом для совместного фотографирования. Тем более что большинство из профессоров, в частности Д. И. Менделеев, относились к новому документу весьма отрицательно.

Таким образом, можно со всей определенностью говорить о том, что никаких официальных поводов для создания этого снимка не было. Но может быть, тут были какие-либо личные мотивы? И тогда я решил искать ответ на этот вопрос в биографии ученого.

1884 год – время очередного взлета научного гения Менделеева. Он уже известнейший в России ученый, к нему приковано внимание и мировой научной общественности. Это период, когда он приходит к переосмыслению роли науки в жизни общества. В его деятельности все активнее звучит тема гражданственности, в нем во весь голос заговорил ученый-патриот. Если до 80-х годов его интересы сводились к специальным вопросам химии, то сейчас он все больше задумывался о наиболее рациональном использовании природных богатств России. Именно к этому времени общая логика научного пути ученого привела Дмитрия Ивановича к крупным обобщениям экономического характера. Так, например, вступив в открытую полемику с известными промышленниками братьями Нобель по поводу географического расположения нефтеперегонных заводов, ученый на основании детального анализа и всесторонних подсчетов находит оптимальную систему их расположения от районов потребления. Соблюдение только этой его рекомендации позволяет снизить себестоимость керосина – основного продукта, получаемого тогда из нефти, – вдвое. В 1882 году он опубликовал книгу "Об условиях развития заводского дела в России", о которой впоследствии напишет: "Считаю, что с этого момента мое отношение к промышленности России получает другую определенность, сказавшуюся в 1890-1899 годах".

Меняется и характер личной жизни ученого. В новом браке с молодой художницей А. И. Поповой он более счастлив. Его университетская квартира становится центром, где собираются художники – Шишкин, Крамской, Куинджи и многие другие. Именно в эти годы его активно привлекают к деятельности фотографического отдела Русского технического общества. Дмитрий Иванович даже пытается создать на паевых началах специальное товарищество для тиражирования посредством фотографии и распространения среди населения произведений живописи, и в первую очередь картин передвижников, которых он всячески поддерживает.

Итак, жизнь ученого в этот период бьет ключом. Позади неудачи, сомнения, минуты растерянности. А они были. Так, в 1880 году кандидатура Менделеева была выдвинута на звание академика, но была провалена под нажимом реакционных сил как в самой академии, так и со стороны властей. Об исходе голосования вскоре стало широко известно. Русские ученые негодовали. Петербургская газета "Молва", описывая ситуацию, отмечала, что чем больше черных шаров получит ученый, тем выше признание его заслуг, "ибо, с одной стороны, перед нами Сеченов, Менделеев в качестве „униженных" и отвергнутых, а с другой... эта милая семейка разных шмидтов, шмандтов, шульцев и миллеров" в ролях столпов "первенствующего ученого учреждения в России". И все-таки это было обидно и несправедливо. Тогда же крайне обострились отношения Дмитрия Ивановича с властями из-за их бесцеремонного вмешательства в дела университета. А тут и разрыв с первой женой. Дело дошло до того, что ученый подает прошение об отставке. И неизвестно, чем бы все кончилось, если бы не умнейший и добрейший ректор Андрей Николаевич Бекетов, дед Блока, с которым Дмитрий Иванович Менделеев был очень дружен. Это была близость не просто коллег, но единомышленников, людей, близких по душевным устремлениям, взглядам на жизнь. Бекетов уговаривает Дмитрия Ивановича забрать заявление и своей властью предоставляет ему длительный отпуск. И очень часто в трудные для себя дни ученый чувствовал поддержку этого замечательного человека.

В 1884 году истекал срок нахождения Бекетова на посту ректора. Так, может быть, именно по поводу этого события и сделана та фотография? Ведь все эти люди в самые трудные минуты всегда поддерживали Дмитрия Ивановича. Ведь это они, профессора Петербургского университета, узнав о провале Менделеева на выборах в академию, устроили публичный банкет в его честь. Коллеги избрали тогда Дмитрия Ивановича в почетные члены Московского, Харьковского, Киевского и других университетов, ряда научных обществ. Конечно же, память об этих славных днях, о коллегах, с которыми столько пройдено, и заставила ученого "подбить" своих братьев по университету на съемку.

А свою близость и тесные дружеские отношения с бывшим ректором, с чьей семьей впоследствии породнится дочь Дмитрия Ивановича, они продемонстрировали и тем, что на фотографии оказались рядом. В центре снимка за небольшим столиком – непременным атрибутом фотоателье тех лет – сидит А. Н. Бекетов, а сзади, облокотившись рукой на кресло, стоит Д. И. Менделеев. Похоже, что это предположение о дружеских отношениях выглядит вполне убедительно. А если учесть, что ученый был хорошо знаком с лучшим фотографом Петербурга, то осуществить свой замысел не представляло особой сложности.

И наконец, есть еще один аргумент, который говорит о том, что именно Д. И. Менделеев был инициатором создания этого "снимка на память". В записных книжках ученого есть упоминание о покупке редкой гравюры – группового портрета ученых мужей Англии начала XIX века, которая висела в его рабочем кабинете и очень ему нравилась. Достаточно даже беглого взгляда на нее, чтобы понять, что именно она явилась прототипом для фотографии Левицкого, который почти в точности повторил композицию гравюры, позаимствовал расположение фигур и даже пытался воссоздать позы некоторых персонажей.

Можно предположить, что Д. И. Менделеев пригласил к себе Левицкого и показал ему гравюру. Все остальное было делом техники. Увидев ее, Левицкий понял, что осуществить замысел Менделеева можно, только использовав комбинированную съемку. Существовавшая в ту пору техника не позволяла чисто фотографическим путем выполнить такую работу. Но Левицкий был опытным профессионалом, для которого не существовало невозможного, хотя задача, поставленная фотографу, была не из легких.

Снять большую группу людей на фоне сравнительно небольшого помещения не позволяла оптика. В то время еще не было достаточно широкоугольных объективов, а кроме того, подобная оптика, при всех ее достоинствах, обладает еще и существенным недостатком – вызывает значительные искажения, что неприемлемо при портретной съемке.

Сложной была и задача по созданию равномерной освещенности всей картины. И тем не менее фотограф достиг цели, хотя и не совсем привычным для сегодняшнего дня способом.

Даже пристальное рассматривание этой большой (40x80 см) фотографии не дает оснований сомневаться в ее подлинности. И тем не менее это великолепно выполненная картина-коллаж, составленная из нескольких снимков. В этом нетрудно убедиться, прочтя записку Левицкого, в которой он, оговаривая условия съемки, раскрывает "технологию" ее изготовления. "Группа профессоров Университета из 45 человек, составленная из 3-х негативов по 15-ти или около лиц в одну группу, – пишет Левицкий, – 18-ти вершков длины и 91 1/2 вершка ширины при заказе экземпляров не менее числа снимавшихся лиц будет стоить... (Далее оговаривается финансовая сторона предприятия. – В. Н.) В эту сумму считается и снимок зала, который будет служить фоном".

Итак, как видно из записки, снимок должен был быть отпечатан с четырех негативов. Фотографу предстояло снять три отдельные группы, в каждой из которых портретируемых нужно было расположить в непринужденных позах, проследив за тем, чтобы они не повторялись и при составлении частей образовывали бы единую цельную картину, повторяющую композицию английской гравюры. Кроме того, нужно было совместить эту составленную из трех частей группу с фоном, постаравшись устранить неизбежно возникающие при раздельной съемке перспективные несоответствия.

Впоследствии окажется, что работа усложнилась и пришлось делать дополнительно еще несколько снимков, которые затем мастерски были смонтированы в один оригинальный позитив.

Уже зная замысел фотографа, я пристально разглядываю фотографию, нахожу границы предполагаемых групп, вижу некоторые несоответствия в масштабах, но стыков, следов склеек, ретуши или еще каких-то там дефектов разглядеть не могу. Коллаж выполнен мастерски, так что,не найди я записки фотографа, пребывать бы мне в неведении по поводу того, как сделан снимок.

Из записок Левицкого стало также ясно, почему возникли те несоответствия в масштабах нескольких фигур. Работа по изготовлению этой фотографии затянулась почти на два месяца. Вначале был сделан снимок зала, куда потом предстояло "усадить" группы профессоров. И хотя "технология" съемки была четко выверена и снимавшиеся точно в срок приезжали в ателье Левицкого, а именно там в одинаковых условиях были сняты три группы – отсюда и равномерное освещение, но нашлось несколько "недисциплинированных" человек, которые не успели сняться в срок.

А тем временем работа по изготовлению коллажа уже кипела. 27 февраля 1884 года Левицкий пишет Менделееву: "Как нарочно, вчера с раннего утра я занимался с художником окончательным расположением фигур и прилаживанием фона, теперь я вынужден переначать всю работу, потому что, говорят, прибывают еще 5 человек, что, откровенно говоря, нас крайне затрудняет... и может отозваться на всей группе, которая, вообще говоря, удалась превосходно".

Там же Левицкий предлагал свой вариант – снять "опоздавших" отдельной группой и скомпоновать с уже снявшимися. Но то ли из-за нехватки времени, то ли из-за боязни, что новая группа могла разрушить композицию гравюры-прототипа, пятеро профессоров были сняты отдельно и "поштучно" вмонтированы в общий снимок. Отсюда и некоторое несоответствие в масштабах – их головы вышли несколько крупнее остальных.

Ну и поделом им, пусть не опаздывают.